Одобрено Архив Городовской Максим Петрович | Я родился и умру, но успею оставить археологический след.[BADCOP]

[Kagonov|dobro]

---

Максим Петрович Городовской, по прозвищу “Тыбурций”, появился на свет холодным зимним утром 2 января 2000 года, в тот самый момент, когда за окнами больницы хлопья снега медленно укрывали серые улицы Лыткарино. Его рождение не было ни долгожданным, ни радостным — скорее, очередной обузой для тех, кому он не был нужен.

Лыткарино — небольшой, душный городок, где все друг друга знают, но никто не спешит помогать. Здесь ржавые гаражи соседствуют с обшарпанными пятиэтажками, а местные жители давно смирились с тем, что их удел — выживание, а не жизнь. Именно в такой атмосфере прошло детство Максима.

Он никогда не видел своих родителей — или, возможно, не помнил их. В детдоме ему говорили, что мать умерла при родах, а отец исчез ещё до его появления на свет. Других родственников у него не было — ни тёть, ни дядь, ни даже дальних, которые могли бы протянуть руку помощи. Одиночество стало его первым и самым верным спутником. Оно ковало его характер, делая его жёстким, циничным и беспощадным — не из злости, а из необходимости. Ведь если ты никому не нужен, то либо ты научишься выживать сам, либо сгинешь. Уже в ранние годы он понял простую истину: мир не справедлив. Одни рождаются в богатстве, другие — в нищете. Одним всё даётся легко, другим — приходится вырывать своё когтями и зубами. И если ты не готов драться за место под солнцем, то ты уже проиграл.

---

Детство в тени серых стен​

---

Детский дом №3 в Лыткарино располагался в здании бывшей партийной школы — массивной трёхэтажной постройке из рыжего кирпича, где высокие окна с рассохшимися рамами то и дело заклинивали в самых неожиданных положениях. Особенно запоминался главный вход с облупившимися колоннами, на одной из которых кто-то из старших воспитанников давным-давно выцарапал ножом: "Здесь живут никем не любимые".Это было местом, где голод становился твоим постоянным спутником. Не тот драматический голод, от которого пухнут животы, а тихий, изматывающий - когда вроде бы и кормят, но после еды почему-то хочется есть еще сильнее. Столовая пахла дешевым маргарином и подгоревшей гречкой, а по углам кухни действительно дохли тараканы - видимо, даже им нечего было здесь есть.Завтрак всегда был одинаковым: серая овсянка на воде с комками, которую воспитанники между собой называли "штукатуркой". В ней плавали редкие изюминки - по три-четыре на порцию, и дети устраивали за них настоящие сражения. Обед - "суп" из картофельных очистков с редкими кружками моркови, который больше напоминал теплую подсоленную воду. На второе - макароны "рожки" без масла или рассыпчатая гречка, в которой то и дело попадались мелкие камешки."В этом месте даже тараканы дохли от голода" - эта фраза как нельзя лучше описывала местную кухню.Особенно запомнился "праздничный" ужин по воскресеньям - два черствых пряника и стакан слабого чая с сахарным песком на дне. Воспитатели называли это "витаминнойподкормкой", хотя от таких "витаминов" только сильнее сводило желудок. Максим быстро научился определять по звуку, сколько еды нальют в тарелку - глухой стук половника означал, что сегодня особенно "густой" суп.Единственным спасением были редкие передачи от спонсоров - пачки дешевого печенья "Юбилейное", которое распределяли по две штуки на человека. Дети прятали свои порции под матрасы, растягивая удовольствие на несколько дней. Максим же сразу съедал свое, а потом выменивал у младших их долю - за защиту от старших.Голод здесь был особым - не просто отсутствием еды, а постоянным напоминанием, что ты никому не нужен. Даже ворованные куски хлеба не приносили насыщения - они просто на время заглушали это гнетущее чувство пустоты. Система воспитателей чётко делилась на три категории. "Формалисты" вроде Маргариты Степановны — пожилой женщины с вечным вязанием в руках — просто отбывали смену, механически выполняя инструкции. "Идеалисты", как молодой практикант Олег, искренне верили, что могут изменить судьбы детей. И "реалисты" — те, кто понимал, что их главная задача — просто не дать кому-то умереть до совершеннолетия. Максиму чаще всего попадались первые.Его личное дело в картотеке директора отличалось подозрительной тонкостью. Ни справок о родственниках, ни запросов на опеку — только стандартные бланки с печатями и лаконичная запись в медицинской карте: "Родители погибли. Наследственность не отягощена". Именно эта фраза почему-то вызывала у него приступы ярости — однажды он даже порвал копию документа, за что получил три дня без сладкого.Переломный момент наступил зимой 2013 года, когда в их группу привезли новенького — Андрея с ожогами в виде отпечатков пальцев на внутренней стороне ладоней. "Папа учил не брать чужое", — монотонно объяснял мальчик, пока медсестра меняла повязки. В ту ночь Максим впервые за долгое время не смог уснуть, но не от жалости, а от странного облегчения — оказывается, быть "казённым" ещё не самое страшное.Его первая кража — серебряный крестик воспитательницы Надежды Петровны — не имела практического смысла. Да, в ломбарде за него дали бы триста рублей, но ему было важно другое: заметит ли? Когда через неделю он подбросил крестик в ящик нянечки Галины Борисовны, а та обвинила коллегу в краже, он впервые осознал власть над взрослыми. Их ссора длилась месяц, а он каждый день приходил "случайно" попить воды к кулеру, стоящему возле учительской, чтобы посмотреть на красные от злости лица в этом кабинете.История с велосипедом замглавы администрации тоже была экспериментом.

Не блестящий "Стелс" его манил, а сама возможность проверить границы. Когда участковый Карев вёл его в отдел, Максим заметил странную деталь — у этого могучего мужика с усами дрожали жёлтые от никотина пальцы. "Ты своего начальства боишься?" — вырвалось у него неожиданно. И вместо подзатыльника он получил долгий изучающий взгляд — первый в жизни знак, что его воспринимают всерьёз.С тех пор у него появилось новое увлечение — коллекционирование полицейских жестов. Как следователь перед ложью трогает мочку уха. Как участковый, берущий взятку, сначала демонстративно достаёт блокнот. Эти наблюдения он скрупулёзно записывал в тетрадь с героями Marvel на обложке — возможно, первое и последнее проявление чего-то похожего на детство.

---

Ритмы казенной жизни ​

Каждое утро начиналось одинаково - резкий звон будильника в коридоре, за которым следовал скрипучий голос дежурного воспитателя: "Подъём!". Максим научился просыпаться за секунду до этого момента, его веки раскрывались ровно в 6:59, когда первые лучи солнца только начинали пробиваться сквозь грязные оконные стёкла. Вода в умывальнике всегда была ледяной, независимо от времени года, а ржавые трубы издавали звуки, похожие на стоны больного животного.Завтрак в столовой представлял собой ритуал унижения. Дети выстраивались в очередь за своими порциями манной каши - бледной, с комками, которые напоминали творожные сгустки. Максим разработал целую систему поедания этой массы: сначала аккуратно снимал верхний слой, потом быстро проглатывал середину, оставляя на дне тарелки самые крупные комья. За это его часто наказывали, лишая сладкого чая - бледной жидкости, которую воспитатели гордо называли "заваркой".Школа при интернате располагалась в том же здании, что и жилые помещения. Классы напоминали камеры - голые стены, парты с вырезанными поколениями воспитанников похабными словами, доска, на которой мелом давно уже ничего не писалось. Учителя приходили сюда как на каторгу. Особенно запомнилась преподавательница литературы Анна Петровна - женщина с вечно дрожащими руками, которая читала им Пушкина монотонным голосом, глядя куда-то в угол. Однажды Максим заметил, как она украдкой вытирает слёзы, когда думает, что никто не видит.К третьему классу он начал находить способы избегать этой пытки. Его прогулы были не хаотичными - он разработал целую систему. В понедельник сбегал через дыру в заборе у котельной, в среду притворялся больным, а в пятницу просто прятался в подсобке до конца уроков. Воспитатели делали вид, что борются с этим, но в глубине души, кажется, были даже рады - одним проблемным ребёнком меньше.Его настоящей школой стали улицы Лыткарино. Гаражные кооперативы с их запахом бензина и масла, заброшенные стройки, где можно было найти всё - от медной проволоки до полуразложившихся журналов для взрослых. Особенно он любил подворотни за универмагом "Рассвет" - там собиралась его первая "бригада": Витька-Хромой, Серый и Костя-Молчун. Они учили его настоящим жизненным урокам: как открыть замок отмычкой, как отличить милиционера, который реально может посадить, от того, кто просто делает вид, как правильно торговаться со скупщиками краденого.Однажды зимой они нашли в развалинах старого клуба ящик с книгами. Среди потрепанных томов Максим обнаружил учебник по уголовному праву 1978 года издания. Эта книга стала его тайным сокровищем - по вечерам, прячась под одеялом с фонариком, он изучал статьи, подчеркивая карандашом самые интересные места. Особенно его заинтересовал раздел о доказательной базе - он начал понимать, как работают правоохранительные органы, какие у них слабые места.Именно тогда у него появилась странная мечта - стать не преступником, а тем, кто ловит преступников. Но не из благородных побуждений, а потому что это казалось ему вершиной власти - иметь возможность решать, кого наказать, а кого отпустить. Эта мысль грела его холодными ночами, когда в спальне детдома гулял сквозняк, а под тонким одеялом невозможно было согреться.

ВСТАЕМ! УМЫВАЙТЕСЬ И НА ЗАВТРАК!

Университеты улиц ​

---

​

Подворотни стали его настоящими университетами. Здесь не было скучных лекций — только жесткие, но честные уроки выживания.

---

Подворотни за универмагом "Рассвет" стали для Максима лучшими аудиториями, чем все классы детдомовской школы. Здесь не было скучных учебников - только жестокие, но честные уроки жизни, которые преподавали такие же, как он, отверженные подростки. Его первым "преподавателем" стал Витька-Хромой, ветеран уличных войн в свои шестнадцать, с кривой ухмылкой и шрамом через всю щеку.Технику воровства яблок на рынке Витька демонстрировал как цирковой трюк: "Смотри, пацан, три шага - подходишь, хватаешь, растворяешься". Максим тренировался неделю, пока не довёл движения до автоматизма. Особенно сложно было с "растворением" - нужно было не просто убегать, а становиться частью толпы, менять походку, выражение лица. Первый удачный "нырок" за яблоком запомнился ему навсегда - сладкий сок, смешивается с потом на дрожащих губах, восторг от того, что обманул взрослых.Переход на шоколадки из ларьков стал повышением квалификации. Серый, их "технический специалист", объяснял тонкости: "Бери только "Аленки" - они плоские, в рукав влезают. "Сникерсы" - отстой, шелестят". Максим разработал собственную систему - он притворялся потерявшимся ребенком, рыдая у прилавка, а когда продавец отвлекался, быстрым движением счищал несколько плиток. Особенно удачной была кража перед Новым годом - тогда он впервые почувствовал себя победителем, а не жертвой.Но настоящим мастер-классом стало искусство манипуляции. Костя-Молчун, самый старший в их компании, научил его играть на человеческих слабостях. "Видишь эту тётку из соцзащиты? - шептал он, наблюдая за визитерами детдома. - У неё кольцо обручальное, но след от загара есть. Муж сбежал недавно. Дави на это". Максим сочинял целые истории про "тетю Люду", которая вот-вот заберет его из детдома, про "письма из другого города". Его глаза наполнялись искренними слезами - он и сам начинал верить в эти сказки. А когда чиновники уезжали, он снова становился самим собой - холодным, расчетливым наблюдателем.Науку силы преподала сама жизнь. После очередного избиения старшими воспитанниками - за то, что отказался воровать для них сигареты, - Максим понял: в этом мире либо ты, либо тебя. Он начал тренироваться в заброшенном спортзале за школой, где ещё остались ржавые гантели. Особенно запомнился бой с Петькой-Боксёром, местным авторитетом. Тот смеялся, когда Максим вышел против него, но смех прекратился после точного удара в солнечное сплетение. В тот день он усвоил главное правило: бить нужно не больно, а правильно - так, чтобы противник запомнил урок надолго.Но самым ценным знанием, полученным на улицах, стало понимание человеческой природы. Максим вёл дневник наблюдений - записывал, как милиционер перед взяткой сначала громко читает права, как учительница покрывает любимчиков, как директор детдома прячет бутылку в ящике стола. Эти знания были дороже любых денег - они давали власть. Власть, которая когда-нибудь, как он верил, вырвет его из этого ада.

Власть, которая когда-нибудь, как он верил, вырвет его из этого ада...

 

[Kagonov|dobro]

Синий "Салют" и первый урок жестокости ​

Лето выдалось особенно жарким. Воздух в детдоме стоял спертый, пропитанный запахом дезинфекции и немытого белья. Именно тогда Максим заметил во дворе старшеклассника Валерку, который демонстративно катался на синем "Салюте" — велосипеде с потертым седлом и треснувшим зеркалом заднего вида. Для четырнадцатилетнего Максима эта старая колымага казалась символом абсолютной свободы.Три дня он выслеживал завхоза Сергея Ивановича, пока не вычислил, где тот хранит свои "Беломоры". Кража прошла идеально — Максим знал, что в четверг вечером кабинет пустует, а ключ всегда лежит под ковриком. Пачки сигарет, аккуратно завернутые в газету, стали его пропуском в другой мир. Обмен состоялся за гаражами — Валерка, щурясь от дыма, осмотрел "товар" и с хриплым смехом толкнул велосипед в его сторону: "На, пацан, разбирайся теперь с этой рухлядью".Следующую неделю Максим проводил всё свободное время, катаясь по округе. Он разработал целый маршрут: от детдома до заброшенного парка, потом вдоль речки до старой водонапорной башни. Велосипед скрипел, цепь то и дело слетала, но для него это не имело значения — когда ветер бил в лицо, а колеса громыхали по щебню, он впервые в жизни чувствовал себя хозяином своей судьбы.Всё закончилось в дождливый вторник. Валерка с двумя дружками перегородил ему дорогу у выхода из парка. "Поигрался и хватит, сопляк", — старшеклассник схватил руль, его жирные пальцы впились в потертую краску. Максим заметил, как у того дрожит нижняя губа — признак абстиненции. Курильщик. Со стажем.Что-то щелкнуло в сознании. Максим медленно слез с велосипеда, сделал вид, что сдается. Потом, не меняя выражения лица, поднял с земли ржавый кусок арматуры — тот самый, что валялся тут с прошлого лета, когда во дворе чинили трубы. Удар получился точным: арматура со звоном встретилась с Валеркиной челюстью, кровь брызнула на серый асфальт, смешиваясь с дождевыми лужами.Самое странное — никакой ярости он не чувствовал. Только холодную, почти научную сосредоточенность. Когда Валерка застонал, пытаясь подняться, Максим методично ударил ещё раз — теперь по ребрам. Потом ещё. И ещё. Его не остановили ни крики дружков, ни шум открывшегося окна в детдоме. Он бил, пока не понял — достаточно. Утром его вызвали к директору. Кабинет пахло лекарствами и дешёвым одеколоном. Валерка сидел с перевязанной головой, его мать орала что-то про "уголовника". Максим молча слушал, глядя в окно. Когда директор спросил, что он может сказать в своё оправдание, парень лишь пожал плечами: "Он первый начал". Наказание оказалось неожиданно мягким — неделя на хозяйственных работах. Но главное наказание получил Валерка — теперь он, как и все остальные, боязливо шарахался при виде Максима. Даже воспитатели перестали к нему придираться, а нянечка Галина начала подкладывать ему лишнюю порцию каши. В ту ночь Максим долго лежал без сна, разглядывая свои руки. Они больше не дрожали. И это было страшнее всего.Первая кража, которая изменила все .

Первый — в следующий раз его не поймают. Второй — когда-нибудь он сам будет тем, кто надевает наручники, а не тем, кто их носит.
По дороге в детдом он украдкой сжал в кармане ключ от мопеда — тот самый, что успел стащить из кармана дежурного. На память.

Первая кража, которая изменила все ​

Январь 2014 года выдался на редкость морозным. В детдоме №3 лопнули трубы отопления, и воспитанников временно переселили в спортзал, где они спали на матах, сбившись в кучу для тепла. Именно в такую ночь, когда термометр за окном показывал минус двадцать семь, Максим принял решение, изменившее его жизнь.Участковый Николай Петрович, грузный мужчина с вечно красным носом, оставлял свой мопед "Карпаты" у входа в отделение, пристегивая его лишь символическим замком. Максим наблюдал за этим ритуалом две недели, отмечая в блокноте время, когда милиционер уходил на обед. Особенно его заинтересовала привычка участкового класть ключи под сиденье — "на всякий случай".День "Х" начался с неудачи. Первая попытка угона сорвалась — милицейская "Волга" неожиданно вернулась раньше времени. Максим успел юркнуть в подворотню, чувствуя, как сердце бешено колотится. Но вместо страха он ощутил нечто новое — азарт, щекочущий под рёбрами. Вторая попытка удалась. Старый мопед заурчал с пол-оборота, будто сам ждал этого момента. Первые метры по обледенелой дороге Максим преодолел, дрожа от холода и адреналина. Скорость в сорок километров в час казалась ему космической — ветер рвал лицо, слёзы замерзали на щеках, а где-то внутри распирало чувство абсолютной свободы.Погоня началась неожиданно. Сначала он подумал, что это шутка — два милиционера в "жигулях" действительно гнались за ним, школьником на древнем мопеде. Но когда одна из машин резко вывернула, перекрывая переулок, стало не до смеха. Максим рванул через пустырь, где мопед тут же застрял в сугробе. В отделении его встретили не злобой, а... разочарованием. "Ну что, Тыбурций, опять за своё?" — вздохнул дежурный, даже не поднимая глаз от бумаг. Именно тогда Максим понял страшную вещь — он стал предсказуем. "Просто хотел покататься", — бурчал он, злясь сам на себя за эту детскую отмазку. Но настоящий урок ждал впереди. Подвал райотдела пах сыростью и мочой. Конвоир, щелкая суставами, приковал его наручниками к трубе и оставил одного. Четыре часа на бетонном полу, дрожащего в тонкой куртке, Максим размышлял о странной иерархии этого мира. Вверху — те, кто пишет законы. Посередине — те, кто их исполняет. Внизу — все остальные. Когда его наконец отпустили, он сделал два вывода. Первый — в следующий раз его не поймают. Второй — когда-нибудь он сам будет тем, кто надевает наручники, а не тем, кто их носит. По дороге в детдом он украдкой сжал в кармане ключ от мопеда — тот самый, что успел стащить из кармана дежурного. На память.

​

---

Шестнадцать – возраст цинизма​

Шестнадцатилетие Максим встретил в каморке сторожа на автобазе, где ночевал после очередного конфликта в детдоме. На столе перед ним лежали три вещи: пачка дешевых сигарет "Бонд", бутылка "Ягуара" и потрепанный блокнот с загнутыми уголками страниц. В блокноте — тщательно выведенные столбики цифр: доходы, расходы, долги. Никаких юношеских мечтаний, только холодный расчёт.Работа грузчиком в местном "Пятерочке" приносила 12 тысяч в месяц — ровно столько, чтобы не умереть с голоду. Его особая гордость — потертые кожаные перчатки, найденные в мусорном контейнере. В них он чувствовал себя взрослее, особенно когда расписывался в ведомости за получение зарплаты — корявыми буквами, как делал бы это настоящий мужчина.Первое знакомство с наркотиками произошло не в грязной подворотне, как можно было бы ожидать, а в уютной квартире сына районного прокурора. На вечеринке, куда его случайно затащил бывший детдомовец Серега, пахло дорогим парфюмом и марихуаной. "Это как алкоголь, только без похмелья", — шепнул ему новый знакомый Витя, протягивая самокрутку с липким сладковатым дымом. Через час Максим смеялся над глупыми анекдотами и впервые за долгое время не думал о будущем.Но настоящие проблемы начались с мефедрона. Первую дозу он взял в долг у тощего парня по кличке Косой возле заброшенной котельной. "На, попробуй современную химию", — усмехнулся тот. Через два месяца Максим уже знал все места, где можно стрельнуть "меф" за сто рублей, и научился различать качественный товар по горьковатому привкусу. Ломка стала его постоянной спутницей — ночные поты, дрожь в руках, панические атаки, когда казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди.Учёба в колледже давалась удивительно легко. На парах по уголовному праву он ловил себя на мысли, что статьи УК воспринимает не как запреты, а как инструкцию — "как обойти", а не "как не нарушить". Особенно запомнился случай на практике в суде, когда он заметил, как следователь незаметно подсунул судье записку. В этот момент он понял главное правило системы: формально законы соблюдаются, реально — всё решают договорённости.Летом 2016 года произошло событие, окончательно сформировавшееся его мировоззрение. Подрабатывая вышибалой в баре "Гранит", он увидел, как два оперативника получили конверт от владельца заведения. Не за арест, а за то, что НЕ арестовали наркодилера. "Всё просто, пацан, — объяснил ему потом бармен Сашка, вытирая стаканы. — Копы не борются с преступностью. Они ею управляют." Эта фраза стала для Максима откровением.К своему восемнадцатилетию он уже имел четкий план: проникнуть в систему, чтобы использовать её в своих целях. По вечерам, прячась от ломки в своей каморке, он составлял списки нужных людей, запоминал их привычки, слабости. Его блокнот пополнился новыми графами: "Кто чем дышит", "Кого можно купить", "Кто неприкасаем". Однажды ночью, когда очередная доза мефедрона закончилась раньше времени, он поймал себя на странной мысли: глядя на дрожащие руки, он испытывал не страх, а почти научный интерес. "Интересно, сколько еще продержусь?" — записал он в блокнот перед тем, как потерять сознание от истощения. Наутро проснулся с твердым решением — играть по правилам этого мира, где цинизм был не пороком, а средством выживания.
Лето 2017 года. Лыткаринская ТЭЦ-3, где тот работал неофициально, встретила Максима запахом раскаленного металла и угольной пыли, которая въедалась в кожу с первого дня. В 5:30 утра, когда город ещё спал, он уже стоял в очереди у проходной вместе с другими временщиками — опухшими от похмелья мужиками за сорок и такими же, как он, отчаявшимися пацанами.Рабочий день начинался с раздачи инструментов. Максиму достались рваные рукавицы с торчащей проволокой и ржавая лопата с надписью "Собственность ТЭЦ", поцарапанной кем-то до него. Первые три часа он еще пытался сохранить достоинство — аккуратно сгрузил уголь, отряхивал спецовку во время перекура. К полудню, когда солнце начинало жарить так, что резиновые подошвы сапог прилипли к асфальту, все принципы испарялись вместе с потом.Особенно запомнился третий день. Ливень превратил угольную пыль в липкую черную жижу. Максим поскользнулся, упав лицом в мокрую массу. Когда он поднялся, пожилой рабочий по имени дядя Ваня протянул ему тряпку: "Ты чего, пацан, тут забыл? Таких, как ты, тут каждый год десятки сгорают". В его глазах не было жалости — только усталое понимание.Заработная плата стала последней каплей. На руки он получил 15 000 рублей. В ночлежке "У Виктора", куда он поселился, чтобы не возвращаться в детдом, за неделю брали три тысячи. Остальное ушло на еду — дешёвые пельмени и макароны, которые он варил на общем примусе. И на мефедрон — единственное, что помогало забыть о ломоте в спине и трясущихся руках.Однажды ночью, когда очередная доза закончилась раньше времени, Максим пережил первую серьёзную ломку. Судороги сводили ноги, пот заливал глаза, а в ушах стоял навязчивый звон. Он катался по грязному матрасу, кусая подушку, чтобы не кричать. В этот момент в голове пронеслись картины будущего — он видел себя через десять лет: такой же, как дядя Ваня, с жёлтыми глазами и сгорбленной спиной. Утром, с еще дрожащими руками, он вышел на работу с твёрдым решением. Во время обеденного перерыва Максим незаметно стащил со склада два мешка угля — около 50 кг. Продал их за бесценок (всего 500 рублей) гаражным кооперативщикам. Это был его первый криминальный опыт на "работе". Но не последний.К концу месяца он уже чётко знал: охрана делает вид, что следит, кладовщик пьёт в будке, а начальник смены берёт откаты с поставщиков. Система была гнилой до самого основания. И если уж играть — то по-крупному. В последний день, получая расчёт, Максим поймал себя на странном чувстве. Не злости, не разочарования — холодного, почти научного интереса. Он рассматривал свои черные от угля руки и думал не о том, как смыть грязь, а о том, как использовать эту грязь себе на пользу. "Честный труд — удел лохов", — записал он той же ночью в свой потрепанный блокнот, перед тем как выбросить его вместе с рваной спецовкой. На следующий день он уже стоял у дверей местного бара "Гранит" — нового места работы, где платили в три раза больше. И где, как он слышал, можно было завести "полезные знакомства".

А в конце месяца — жалкие 15 тысяч рублей, которые уходили на дешевую еду, сигареты и ночлежку в районе, где даже бродячие собаки смотрели на прохожих с подозрением. Именно тогда он впервые окончательно понял: честный труд — удел лохов.

---

"Гранит" — школа подпольной жизни ​

Бар "Гранит" располагался в подвале хрущевки на окраине Лыткарино — три комнаты с низкими потолками, где желтоватый свет ламп едва пробивался сквозь табачный дым. Максим впервые переступил его порог 12 октября 2018 года, когда осенний дождь хлестал по спине. Внутри пахло перегаром, дешёвым одеколоном и чем-то ещё — смесью пота и страха, что висела в воздухе как тяжёлые гардины.Работа вышибалой началась с унизительного испытания. Хозяин заведения, бывший зэк по кличке "Гранит" (отсюда и название бара), заставил его пять минут стоять неподвижно, пока тот бросал в него пустые бутылки. "Не моргнешь — беру". Максим не моргнул. Стекло разбилось о стену в сантиметре от его виска, но он лишь стиснул зубы. Так началась его новая жизнь.Первая настоящая драка случилась через неделю. Пьяный посетитель полез за ножом, когда Максим попросил его покинуть заведение. Удар в солнечное сплетение, захват запястья, умелый бросок — движения отрабатывались сами собой. После инцидента бармен молча сунул ему свёрток с деньгами. 5000 рублей — больше, чем он зарабатывал за неделю на ТЭЦ. "Молчи — и будет больше", — прошептал тот. Максим кивнул, пряча купюры в потайной карман джинсов. В тот вечер он купил себе первую дорогую вещь — кожаный ремень с массивной пряжкой. Не для красоты — как символ нового статуса.Но настоящее откровение ждало его впереди. Однажды вечером в бар зашли двое в штатском — капитан Гуров и лейтенант Семёнов из местного отдела полиции. Максим замер, ожидая разборок. Вместо этого бармен почтительно подал им конверт, а те, потягивая виски, даже не взглянули на дилера, спокойно торговавшего в углу наркотиками. "Крыша", — коротко объяснил потом Костя. В тот момент Максим впервые задумался о том, что закон — это не правда и справедливость, а всего лишь вопрос цены.Ночью, возвращаясь в свою каморку над гаражом, он остановился у здания райотдела. Окна кабинетов были тёмными, лишь в одном горел свет. Максим прикурил, глядя на силуэт за шторой. Он вдруг понял, что хочет не просто денег — он хочет той власти, перед которой трепещут даже такие, как Гранит. Власти, которая даёт право решать, кому сидеть, а кому — ходить на свободе.Так начался его путь к погонам. Но тогда, стоя в темноте с сигаретой в дрожащих пальцах, он ещё не знал, какую цену придётся заплатить за эту мечту.

Власть. Вот что давали погоны.

---

Образование: билет в другую жизнь ​

Весной 2019 года директор детдома неожиданно вызвала Максима в кабинет. На столе лежало заявление о переводе в Южно-Уральский многопрофильный колледж. "Ты либо чудо, либо ошибка системы", — усмехнулась она, протягивая документы. Максим молча взял бумаги, не веря своей удаче. Лишь позже он узнал, что его "назначили" на место погибшего в ДТП сына местного чиновника — так отрабатывали долг перед семьей.Челябинск встретил его ледяным ветром, который пробирался даже под плотную куртку. Общежитие №3 представляло собой мрачную пятиэтажку с облезшей краской. Комната на четверых — железные койки, шаткий стол и вечный запах "Доширака". Соседями оказались: сын прокурора (вечно пьяный), племянник начальника ГИБДД (вечно спящий) и паренек из деревни (вечно молчащий).Учёба давалась Максиму с пугающей легкостью. На лекциях по уголовному праву он первым находил лазейки в статьях. На тактико-специальной подготовке придумывал нестандартные решения. Даже сборку-разборку автомата освоил за неделю, хотя другие мучились месяцами. Преподаватели качали головами: "Из тебя мог бы выйти отличный оперативник, если бы не твоё... поведение".Особенно запомнились занятия в тире. Первый выстрел из пистолета Макарова оглушил его, но уже через минуту он ловил кайф от контроля над оружием. Металл нагревался в руке, гильзы звонко падали на бетон, мишень превращалась в решето. "28 выстрелов, 26 попаданий в зону поражения", — констатировал инструктор. Максим тогда впервые почувствовал вкус настоящей власти — не той, что дают деньги или наркотики, а абсолютной.Но настоящим откровением стали не учебные дисциплины, а наблюдения за однокурсниками. Сын заместителя начальника УВД Сашка хвастался, как отец "закрыл" его дело о ДТП со смертельным исходом. Достаточно было одного звонка. Племянник судьи Лёха рассказывал, как дядя "накручивает" сроки по заказу. Максим слушал эти истории с каменным лицом, но внутри кипела ярость. Они даже не понимали, какими привилегиями обладают!Однажды ночью, когда соседи разошлись по клубам, Максим достал свой блокнот. На странице с заголовком "План" появилась новая запись: "Стать своим среди этих ублюдков. Понять систему изнутри. Использовать их же методы против них". Он долго смотрел на эти строки, затем добавил: "И никогда не стать таким, как они".На следующий день он впервые подошел к Сашке на перемене. "Слышал, твой отец может решить любой вопрос?" — спросил Максим, делая вид, что восхищен. Сашка самодовольно ухмыльнулся: "За деньги — всё что угодно". В этот момент Максим понял главное — все они, эти "золотые детки", на самом деле такие же гнилые, как и он. Просто у них есть крыша. А крышу, как он знал из опыта работы в "Граните", можно купить. Или... стать ею самому.

Когда на выпускном курсе ему предложили распределение в ЦПП МВД, он не испытывал ни гордости, ни волнения. Только холодное осознание: игра начинается. И он к ней готов. Ведь правила этой игры он начал изучать давно — еще в тех самых подворотнях Лыткарино, где выживал только тот, кто понимал: мир делится на тех, кого бьют, и тех, кто бьет. Теперь он твёрдо знал, по какую сторону хочет оказаться.

ТОЧКА НЕ ВОЗРАТА!​

---

К третьему курсу от Максима осталась лишь оболочка — подстриженные виски, холодный взгляд, сжатые кулаки в карманах куртки. Даже голос изменился — стал ниже, монотоннее, будто лишился всех эмоций. Колледж, который должен был сделать из него «законника», превратился в школу цинизма. В дальних кабинках учебного корпуса, где стены были исписаны похабными словами и номерами дилеров, Максим впервые попробовал «травку» не ради кайфа, а чтобы заглушить тупую боль в груди. То ли от ломки, то ли от осознания, что он — всего лишь пешка в чужой игре. Дым задерживал в легких дольше, чем нужно, пока мир не расплывался в пятнах. Покрасневшие глаза прятал за очками Ray-Ban (подделка, купленная у чеченцев на рынке), даже в -20°C. Преподаватели делали вид, что не замечают. Сокурсники — что не понимают. Один раз его поймал завуч, старый подполковник в отставке. Вместо отчисления отвел в кабинет, налил коньяку в чашку с надписью «Лучшему сотруднику» и сказал: — Ты не первый, кто хочет сбежать. Но если уж решил играть — играй так, чтобы не вылететь на первом ходу. Максим тогда не понял, был ли это совет или предупреждение. Через полгода он уже «крышевал» местных закладчиков. Не сам, конечно — он лишь передавал информацию о рейдах, которые узнавал от сына районного опера. Деньги брал не сразу — сначала заставлял дилеров объяснять, как работает схема, какие у них «точки», кто главный. Записывал в блокнот с гербом колледжа на обложке. Однажды ночью, пересчитывая купюры (пятисотки пахли химией, пятитысячные — потом), он поймал себя на мысли: “он уже не мог остановиться”. Не потому, что хотел денег. А потому что боялся, что без них он снова станет тем самым «никем» из детдома. Ночной клуб «База» был местом, где законы писались на ходу. В тот вечер Максим стоял у бара, потягивая виски с колой, когда заметил знакомое лицо — капитана Гурова из отдела наркоконтроля. Тот сидел в VIP-зоне, положив ноги на стол, а перед ним кланялся тощий паренек с рюкзаком. Через минуту в карман Гурова исчез конверт. — Это не взятка, — усмехнулся сосед-однокурсник. — Это «благодарность за борьбу с преступностью». В тот момент в Максиме что-то переломилось. Не возмущение, не злость — понимание. Он вдруг осознал, что закон — это не правила. Это язык, на котором говорят сильные. И если ты не научишься на нем говорить, тебя сотрут. Когда ему предложили ЦПП МВД, он не обрадовался. Не загордился. Просто кивнул и спросил:
— А если я не сдам нормативы?
— Сдашь, — ответил куратор. — Ты же не дурак.

В ту ночь Максим сидел на подоконнике общаги, курил и смотрел на мокрый асфальт. Где-то там, в темноте, был тот самый паренек, который когда-то верил, что погоны — это честь. Теперь он знал правду.

“Погоны — это просто униформа. А честь — понятие для тех, кто может себе это позволить.”

Он докурил, раздавил окурок о подоконник и достал телефон. Набрал номер, который дал ему дилер из «Базы».
— Алло. Это насчет работы. Я в деле.

Цитата: “Игра началась. И теперь он знал правила.”

Крушение иллюзий​

Центр профессиональной подготовки МВД встретил Максима резким запахом оружейной смазки, въевшейся в стены казарм за долгие годы, и строгими взглядами инструкторов, которые словно рентгеном просвечивали каждого новобранца насквозь. Особенно впечатлял его рекорд по неполной разборке автомата Калашникова – двадцать восемь секунд.Но дисциплина оказалась для него непреодолимым препятствием. Казарменный режим, где каждая минута была расписана, где нельзя было сделать лишний шаг без приказа, душил его, как туго затянутый ремень. Ночные прогулы за пределы части в поисках алкоголя стали для него своеобразным бунтом – он пробирался через дыру в заборе, которую нашел еще на второй неделе службы, и шел в ближайший магазин, где продавали дешевый портвейн в пластиковых бутылках. Постепенно его репутация начала трещать по швам. Мятый китель с пятнами от вчерашней выпивки, небрежно начищенные берцы, вечно красные глаза – все это вызывало раздражение у командиров. А потом был скандал в столовой, когда дежурный нашел в его противогазной сумке заветный "косяк", аккуратно завернутый в страницу из учебника по тактико-специальной подготовке. На выпускных экзаменах фортуна окончательно отвернулась от него. Теоретическую часть он провалил с треском – перепутал статьи Уголовного кодекса, назвав кражу грабежом, а хулиганство – вандализмом. На строевой подготовке едва удерживал равновесие из-за дикого похмелья, а в день итогового зачета по правовой подготовке просто не явился, проспав тревогу в пьяном угаре. Когда начальник ЦПП лично вручал ему приказ об отчислении, в глазах старого полковника читалось неподдельное разочарование. "Из тебя мог получиться отличный оперативник, Городовской, – сказал он, тяжело вздыхая. – Но ты сам выбрал свой путь". Эти слова еще долго звенели у Максима в ушах, когда он выходил за ворота части с вещмешком за плечами, в котором лежали лишь потрепанный устав и фотография выпускного курса, которую он позже выбросил в первую же урну.
Очнулся он через сутки в вытрезвителе, с окровавленными костяшками и пустыми карманами. В тусклом зеркале над умывальником на него смотрел незнакомец — впалые глаза, грязная щетина, трясущиеся руки.
В тот момент он впервые за долгое время испытал не злость, а стыд.
Где-то в глубине души еще теплился тот самый Максим, который мечтал о погонах, о карьере, о том, чтобы быть кем-то. Но каждый раз, когда этот голос пытался прорваться наружу, его заглушал другой — циничный, хриплый, пропитанный алкоголем и наркотиками: Цитата: "Ты уже ничего не изменишь. Ты — отброс. И единственное, что тебе остается, — это играть по правилам этого дерьмового мира".Ветер свистел в ушах, холодный и резкий, словно насмешка. Максим сидел на самом краю крыши пятиэтажки, ноги болтались над пропастью. Внизу — знакомый пейзаж: лужи, отражающие тусклый свет фонарей, разбитый асфальт с трещинами, похожими на шрамы, и ржавые качели, которые скрипели даже в безветренную погоду. Здесь, возле детдома, где он когда-то был никем, всё казалось таким же убогим и безнадежным, как и много лет назад.В кармане лежала доза мефедрона — маленький свёрток, завернутый в обрывок протокола. На клочке бумаги, вырванном из какого-то дела, он нацарапал: «Никто не заметит». Эти слова крутились в голове, как назойливая мелодия.Он достал дозу, перекатывая её между пальцев. Мысли путались: "Стоит ли? Может, просто принять и забыться? Или… бросить всё к чертям и шагнуть вниз?"Пальцы разжались. Сверток упал вниз, исчезнув в темноте. В этот момент за его спиной послышались глухие, поспешные шаги и какой-то шум, напоминающий голос человека, но Максим не обратил на это никакого внимания, он был поглощен своими мыслями."Какого чёрта?!" — Максима резко отдернуло назад, словно его кто-то оттащил от края.Не страх смерти остановил его. Он уже и не помнит кто его тогда спас.Через год бесцельного существования он нашел в себе силы подать заявку в УТЦ. Не из-за внезапного прозрения — просто деньги закончились, а жить дальше в этом полуразрушенном мире без статуса, без защиты, без власти было невозможно. Он прошел экзамены. Получил звание сержанта. Надел форму. Но внутри ничего не изменилось.

Год в аду​

Последующие двенадцать месяцев слились в одно сплошное похмелье, растянувшееся на бесконечную череду грязных подъездов, дешевого алкоголя и унижений. Первые три месяца он прожил на заброшенной даче под Лыткарино, где когда-то в детстве крал яблоки с соседних участков. Теперь он топил горе в портвейне "Три топора", который покупал в ближайшем ларьке у вечно недовольной продавщицы, смотревшей на него, как на бродягу.

Потом была работа грузчиком на рынке, где каждый день начинался с ломки и унизительных просьб к завскладом выдать аванс "хоть пятьсот рублей". Он таскал мешки с картошкой, ящики с водкой, а вечерами пропивал все, что заработал, в компании таких же опустившихся людей, как и он сам.

Постепенно он опустился на самое дно – ночевки в подвалах полуразрушенных домов, где крысы казались ему более достойными существами, чем он сам. Особенно ярко в памяти всплывал ноябрьский вечер, когда за дозу мефедрона он отдал свои документы какому-то чеченцу с рынка, который только усмехнулся: "Тебе они все равно не нужны". Очнулся он через сутки в вытрезвителе, с окровавленными костяшками и пустыми карманами. В тусклом зеркале над умывальником на него смотрел незнакомец – впалые глаза, грязная щетина, трясущиеся руки. В тот момент он впервые за долгое время испытал не злость, а стыд.

Потом была работа грузчиком на рынке — место, где пахло гнилыми овощами, дешевым табаком и потом. Каждый день начинался одинаково: с ломки, с трясущихся рук, с унизительных просьб к завскладу выдать аванс "хоть пятьсот рублей".
— "Опять на бухло?" — хрипел тот, затягиваясь сигаретой.
— "Да нет... На хлеб," — врал Максим, зная, что его вранье прозрачно, как стекло.
Он таскал мешки с картошкой, ящики с водкой, а в перерывах прятался за палатками, чтобы заглушить тошноту и головную боль парой глотков из спрятанной в кармане фляжки. Вечерами пропивал все, что заработал, в компании таких же опустившихся людей, как и он сам. Они сидели у костра из мусора, передавали по кругу бутылку и рассказывали истории, которые уже никто не слушал.

Постепенно он опустился ниже. Ночевки в подвалах полуразрушенных домов, где крысы казались ему более достойными существами, чем он сам. Голодные обмороки на лавочках в парке. Кражи — сначала еды из магазинов, потом кошельков у пьяных прохожих.
Особенно ярко в памяти всплывал ноябрьский вечер, холодный и промозглый. Он стоял у замызганного прилавка на рынке, дрожащими пальцами сжимая в кармане последние пятьсот рублей. Перед ним — чеченец с каменным лицом и холодными глазами.
— "Документы есть?"
— "Какие документы?" — пробормотал Максим, хотя прекрасно понимал, о чем речь.
— "Паспорт. Военник. Ну, хоть что-то."
Он знал, что это плохая идея. Но ломка сводила живот в узлы, а мысли уже путались, как спутанные провода.
— "Вот... Возьми," — он протянул потрепанную корочку.
Чеченец лишь усмехнулся, разглядывая его, как дохлую рыбу на прилавке:
— "Тебе они все равно не нужны."
Особенно отчетливо Максим запомнил тот вечер, когда в его руках оказался старый "Макаров" - тот самый, который он когда-то разбирал и собирал за 28 секунд на полицейских курсах. Теперь он держал его дрожащими пальцами, прижавшись спиной к сырой стене заброшенного строительного вагончика где-то на окраине Лыткарино.Холодный декабрьский ветер выл в щели фанерных стен, а в груди будто поселился ледяной ком. Он сидел на грязном матрасе, поджав колени, и разглядывал оружие при свете уличного фонаря, пробивавшегося через разбитое окно. В голове крутилась одна мысль: "Какого черта? Как я до этого докатился?"Ломка сводила живот в узлы, пот струился по спине, несмотря на холод. В кармане лежала последняя доза мефедрона - крошечный пакетик, которого хватит от силы на пару часов забытья. А завтра снова будет боль, снова эти проклятые трясущиеся руки и чувство, будто под кожей ползают тысячи муравьев.Он поднял пистолет, ощущая его вес. Ствол холодно коснулся виска. В этот момент перед глазами промелькнули обрывки воспоминаний: детдомовская столовая с вечно голодными тараканами, первая кража - серебряный крестик воспитательницы, гордость, когда впервые надел полицейскую форму…"Всего один движок пальца, - шептал внутренний голос, - и больше не будет боли. Ни ломки, ни стыда, ни этого проклятого чувства, что ты никто и звать тебя никак".Его палец дрожал на спусковом крючке. Внезапно в памяти всплыло лицо того самого участкового Карева - желтые от никотина пальцы, дрожащие, когда он говорил о начальстве. "Ты своего начальства боишься?" - снова услышал Максим свой собственный вопрос, заданный много лет назад.Он резко опустил пистолет и швырнул его в угол. Громкий стук металла о фанеру заставил вздрогнуть. Внезапный приступ ярости охватил его - он схватил пустую бутылку и с криком разбил ее о стену."Нет, черт возьми! - прошипел он сквозь зубы. - Я не сдамся. Не дам им этого удовольствия".С дрожащими руками он достал из кармана тот самый пакетик, долго смотрел на него, затем резко швырнул в ту же кучу мусора, куда улетел пистолет.На улице начинался рассвет. Где-то вдалеке запел петух. Максим поднялся, вытер лицо грязной рукавицей и сделал первый шаг к двери. Он не знал куда идет, но знал точно - назад, в этот ад, он не вернется.Он вышел на утреннюю улицу, вдыхая морозный воздух полной грудью. Впереди его ждал долгий путь и боль, много боли. Но впервые за долгое время он чувствовал - он жив. По-настоящему жив.

В тусклом зеркале над умывальником на него смотрел незнакомец – впалые глаза, грязная щетина, трясущиеся руки. В тот момент он впервые за долгое время испытал не злость, а стыд.

---

 

[Kagonov|dobro]

Криминальный путь​

Улицы встретили его прохладным ветром, пахнущим бензином, перегоревшими фонарями и чем-то кислым — то ли прокисшим супом из ближайшей забегаловки, то ли разлитым в подворотне самогоном. Этот запах был ему знаком до боли. Здесь, среди обшарпанных стен и ржавых гаражей, он чувствовал себя своим. Не полицейским-неудачником, не опустившимся алкашом, а человеком, который наконец-то нашел свое место. Бывшие знакомые из ОПГ "7 Квартал – Централа" приняли его с распростертыми объятиями. Первый же вечер в их компании закончился в подвале одного из полузаброшенных домов, где на столе, застеленном газетами, красовались бутылка дешевого виски, пачка сигарет и пистолет с подпиленным серийным номером.

— "Ну что, коп, теперь ты наш?" — хрипло рассмеялся один из них, высокий детина с шрамом через бровь.

Максим лишь кивнул, поднимая рюмку. В тот момент он почувствовал то, чего так долго не хватало — уважение. Он быстро освоил все тонкости криминального ремесла. Изготовление "обрезов" в гараже на окраине стало для него чем-то вроде медитации. Запах металла, масла, стук молотка — здесь не было начальников, не было дурацких уставов, не было необходимости притворяться. Только он, инструменты и холодный металл в руках, который через пару часов превращался в смертоносное оружие. Схемы отмывания денег через ломбарды и автомойки оказались проще, чем он думал. Главное — знать, кому дать на лапу. А тонкости наркотрафика через пригородные поселки и вовсе стали для него открытием. Оказывается, можно возить "товар" даже в детских колясках, если знать, как упаковать. Но была одна проблема. Сначала он просто брал "в долг" — немного травы, пару доз мефедрона. Потом начал задерживать оплату. А когда терпение бандитов начало заканчиваться, совершил роковую ошибку — украл дозу у своего же. Его нашли вечером, когда он сидел в парке и смотрел, как плавают селезни в пруду напротив скамьи.

— "Ну что, герой, думал, прокатит?"

Избивали долго. Методично. Без лишних эмоций. Удары сыпались в живот, в спину, в лицо. Кто-то даже попытался сломать пальцы — "чтобы запомнил". Очнулся он в подвале, привязанный к трубе, с вкусом крови во рту и одной четкой мыслью в голове:


Две недели он отлеживался в съемной комнатушке, заклеивая синяки пластырями и запивая боль дешевым вином. И именно тогда в его голове созрел план.

“Если система не хочет его принять — он зайдет с другой стороны.”

РОСГВАРДИЯ, ПОСЛЕДНИЙ ШАНС!​

В Учебный центр Росгвардии он пришел с поддельной медицинской справкой, купленной за бутылку коньяка у знакомого фельдшера, и наигранной уверенностью в голосе. Документ был криво заполнен, печать слегка размазана, но на беглый взгляд — сойдет. Фельдшер, потягивая коньяк из пластикового стаканчика, лишь хрипло рассмеялся:

— "Смотри, герой, не сдохни на первом же медосмотре".

Максим не ответил. Просто сунул справку во внутренний карман и вышел, чувствуя, как дрожь в пальцах постепенно сменяется странным, почти забытым ощущением — надеждой.

Железная дисциплина УТЦ поначалу даже пошла ему на пользу. Утренние пробежки в шесть утра, когда воздух еще хрустел от мороза, очищали легкие от наркотического дыма. Строгий распорядок дня не оставлял времени на глупости — только строевая подготовка, занятия по тактике, разборка-сборка автомата до мозолей на пальцах.

Курс молодого бойца закалил не только тело, но и дух. Впервые за долгие месяцы он снова почувствовал себя человеком, а не отбросом общества. Когда инструктор вручил ему берет с эмблемой Росгвардии, Максим неожиданно для себя поймал на губах улыбку — кривую, неловкую, но настоящую.

Получив звание младшего сержанта, он на миг поверил, что жизнь наконец наладится. Форма, которая сначала казалась ему неудобной и чужой, теперь сидела как влитая. В зеркале казармы отражался не опустившийся алкоголик, а боец — подтянутый, с короткой стрижкой, с прямым взглядом.



Первые недели службы он еще пытался держаться. Но потом начались патрули — монотонные, изматывающие часы бездействия. Вместо проверки вверенного участка он стал отмечаться в первых попавшихся кафе, где заказывал крепкий кофе и долго смотрел в одну точку, пока сахар медленно растворялся на дне стакана.
Доклады он писал по шаблонам, скачанным на каком-то форуме, даже не читая их до конца. А однажды, во время ночного дежурства, к нему подошел владелец небольшого магазинчика с дрожащими руками и конвертом в кармане.

— "Сержант, может, договоримся? У меня тут небольшая проблема с лицензией..."

Конверт был тонким, но вес его Максим ощутил сразу. Пять тысяч рублей. Мелочь. Но именно с этого момента взятки за "закрытие глаз" на мелкие нарушения постепенно стали его основным доходом.

По ночам, лежа на жесткой казарменной койке, он иногда ловил себя на той же тяжелой мысли: "Ты же мог быть другим. Ты же мог...". Но утром, когда начиналась ломка, а в кармане лежал очередной конверт, эти мысли растворялись, как дым от утренней сигареты.

Все изменилось в тот день, когда к нему подошел не дрожащий лавочник, а уверенный в себе мужчина в дорогом пальто.

— "Сержант Городовской? Мне сказали, что вы... понимающий человек".
В конверте было уже не пять, а пятьдесят тысяч. И новое задание — "не заметить" один конкретный грузовик на КПП.
Максим взял деньги.

Настоящее время​

Серый рассвет окрашивает грязные окна однокомнатной квартиры на окраине Лыткарино, где младший сержант Городовской просыпается от назойливого писка будильника. Его утро начинается с привычного ритуала - дрожащими руками он наливает в стакан дешевый виски, чтобы унять тряску и приглушить ноющую боль в висках. Он только и делает что встречается с другом детства и вдохновляется его машинами. Вонючая, пропахшая потом и табаком форма валяется в углу комнаты рядом с пустыми пивными банками и окурками - свидетельствами вчерашнего "задания".На кухне, где обои давно отклеились от сырости, скрипит старый холодильник, выдавая последнюю банку энергетика. Максим глотает горькую жидкость, одновременно размышляя о предстоящем дне. 1-й отдел полиции представляет собой унылое серое здание с облезшей краской. Здесь, в этом рассаднике коррупции, Максим давно освоился. Утренние планерки он проводит, механически кивая начальству, делая вид, что внимательно слушает. Его патрули давно превратились в формальность - отметился в паре мест и можно ехать по своим делам. Протоколы он пишет так, чтобы потом можно было "подправить" за определенное вознаграждение.Особенно прибыльным для Максима оказался наркотрафик. Через свой участок он регулярно пропускает "закладчиков", получая за каждый рейс солидный процент. Иногда не может удержаться и забирает часть товара "для личного пользования", что уже несколько раз приводило к неприятным разговорам с Леонидом.Но главный доход приносит их общая схема.

Максим, используя свои полицейские полномочия, подделывает документы. Их бизнес постепенно расширяется, обрастая новыми связями и возможностями.По вечерам, сидя в закопченном баре "У дяди Васи" за стаканом мутного самогона, Максим рисует в воображении грандиозные планы. Он мечтает о создании настоящей преступной империи, где будет не просто уличной шпаной, а влиятельным человеком. Но реальность гораздо прозаичнее. Каждый день - это борьба за выживание, постоянный поиск новых схем и необходимость под кого-то подстраиваться. Его коллеги-идеалисты давно махнули на него рукой, а те, кто еще верит в "честную службу", за глаза называют его "Тыбурцием" за хитрость и двуличность.Где-то в глубине души Максим понимает, что рано или поздно вся эта конструкция рухнет. Но остановиться он уже не может. Деньги, власть, наркотики - вот единственные вещи, которые у него остались. Он глуп, упрям и зависим, но именно это делает его по-настоящему опасным. Он не боится рисковать, ненавидит ждать и всегда готов урвать свой кусок, невзирая на последствия.Его жизнь превратилась в бесконечный порочный круг, который с каждым днем вращается все быстрее, увлекая за собой в бездну. И остановить это падение уже невозможно...

 

[Kagonov|dobro]

@cakee

 

[cakeee]

@Dendi места на плохих полицейских остались?

 

[Dendi]

@Dendi места на плохих полицейских остались?

Привет, смотря в какой фракции.

 

[Kagonov|dobro]

Привет, смотря в какой фракции.

МВД

 

[Kagonov|dobro]

@cakee пожалуйста проверьте биографию денди просто занятой если не получится пусть просто такая будет.

 

[cakeee]

Я в любом случае не способен вынести полноценный вердикт. Мною не модерируются роли плохих полицейских. Если я рассмотрю и одобрю, то это будет напрасно потраченное время, ибо в случае забитых слотов будет отказанная биография. Если я откажу, то это будет отказ с моей стороны, тебе нужно будет исправлять, и только в случае зелёного света от меня будет вердикт от Денди.

Палка о двух концах.

 

[Kagonov|dobro]

@Dendi Остались ли роли бэдкопа в мвд?

 

[Dendi]

Я в любом случае не способен вынести полноценный вердикт. Мною не модерируются роли плохих полицейских. Если я рассмотрю и одобрю, то это будет напрасно потраченное время, ибо в случае забитых слотов будет отказанная биография. Если я откажу, то это будет отказ с моей стороны, тебе нужно будет исправлять, и только в случае зелёного света от меня будет вердикт от Денди.

Палка о двух концах.

Рассматривай, в МВД есть слот.

 

[Kagonov|dobro]

@cakeee ой здравствуйте)

 

[cakeee]

Помимо того, что чтиво - радуга, оно по-прежнему содержит ошибки. Если хочешь написать убойный текст, придётся советоваться и нарабатывать опыт самостоятельно.

Все эти реплики вроде "встаём, умывайтесь и на завтрак" - несвязные обрывки, их нужно выделять не цветом, а текстом. Это резкие, рваные переходы. Стиля здесь нет, но я не стану за это цепляться - мы не литературу пишем, иначе эти пафосные метафоры давно бы съели редакторы. Оценка персонажам: Максим - калька с десятков "жестких сирот" из массовой культуры. Тривиален, но читабелен, как и половина биографических персонажей здесь. Если уж описывать Лыткарино, то делать это надо красиво - ошибки даже приветствуются. А пока что перед нами сборник провинциальной тоски с её "ржавыми гаражами и обшарпанными пятиэтажками".

Сюжета нет. Я мог закрыть текст на первых строках - он меня не зацепил. Что касается детского дома и попытки его показать - всё карикатурно. Настоящие детдома не всегда ад, многое зависит от региона, эпохи и персонала. Здесь же - нагнетание без нюансов, хотя это можно списать на авторскую индивидуальность. Уличные "университеты" - чистая романтизация. Настоящий уличный опыт - это не воровство яблок, а грязь, болезни, полиция, реальная опасность смерти.

Плохой полицейский у Максима всегда однообразен. Он только гниёт, мечтает о деньгах, ненавидит систему - в общем, как 60% подобных персонажей-плохишей. Мне всегда не хватает внутреннего конфликта: борьбы между остатками совести и жаждой власти. Сюжет разворачивается по классической схеме, будто "Географ глобус пропил". Полицейские схемы слишком условны. "Подделывает документы" - но какие именно? Кто покрывает? "Пропускает закладчиков" - в реальности это сложная система. Наркозависимость показана поверхностно, хотя даже дилетант, углубившись в тему, мог бы изобразить её конкретнее: ломку, панические атаки, риск передозировки.

"Товар в личное пользование" тоже смутил? Ладно, есть вода, но не будем придираться. Текст перегружен штампами из дешёвого нуара и "размышлениями об интеграции места" вместо создания атмосферы. Персонажа нужно углубить - дать ему хотя бы одну человеческую черту, показать момент сомнения. Мир должен быть достоверным - изучи реальные коррупционные схемы, добавь специфические детали. Стиль можно усилить, убрав клише вроде "вонючая форма" или "грандиозные планы". И да - текст определённо стоит сжать.
​

 

[Kagonov|dobro]

Помимо того, что чтиво - радуга, оно по-прежнему содержит ошибки. Если хочешь написать убойный текст, придётся советоваться и нарабатывать опыт самостоятельно.

Все эти реплики вроде "встаём, умывайтесь и на завтрак" - несвязные обрывки, их нужно выделять не цветом, а текстом. Это резкие, рваные переходы. Стиля здесь нет, но я не стану за это цепляться - мы не литературу пишем, иначе эти пафосные метафоры давно бы съели редакторы. Оценка персонажам: Максим - калька с десятков "жестких сирот" из массовой культуры. Тривиален, но читабелен, как и половина биографических персонажей здесь. Если уж описывать Лыткарино, то делать это надо красиво - ошибки даже приветствуются. А пока что перед нами сборник провинциальной тоски с её "ржавыми гаражами и обшарпанными пятиэтажками".

Сюжета нет. Я мог закрыть текст на первых строках - он меня не зацепил. Что касается детского дома и попытки его показать - всё карикатурно. Настоящие детдома не всегда ад, многое зависит от региона, эпохи и персонала. Здесь же - нагнетание без нюансов, хотя это можно списать на авторскую индивидуальность. Уличные "университеты" - чистая романтизация. Настоящий уличный опыт - это не воровство яблок, а грязь, болезни, полиция, реальная опасность смерти.

Плохой полицейский у Максима всегда однообразен. Он только гниёт, мечтает о деньгах, ненавидит систему - в общем, как 60% подобных персонажей-плохишей. Мне всегда не хватает внутреннего конфликта: борьбы между остатками совести и жаждой власти. Сюжет разворачивается по классической схеме, будто "Географ глобус пропил". Полицейские схемы слишком условны. "Подделывает документы" - но какие именно? Кто покрывает? "Пропускает закладчиков" - в реальности это сложная система. Наркозависимость показана поверхностно, хотя даже дилетант, углубившись в тему, мог бы изобразить её конкретнее: ломку, панические атаки, риск передозировки.

"Товар в личное пользование" тоже смутил? Ладно, есть вода, но не будем придираться. Текст перегружен штампами из дешёвого нуара и "размышлениями об интеграции места" вместо создания атмосферы. Персонажа нужно углубить - дать ему хотя бы одну человеческую черту, показать момент сомнения. Мир должен быть достоверным - изучи реальные коррупционные схемы, добавь специфические детали. Стиль можно усилить, убрав клише вроде "вонючая форма" или "грандиозные планы". И да - текст определённо стоит сжать.
​

внесу вправки.

 

[cakeee]

внесу вправки.

Контакт ты мой знаешь, и можешь написать.
Можешь мои работы прочитать: https://forum.mn-p.com/threads/amadej-stojanovich-filosofskij-sharm.3343/, https://forum.mn-p.com/threads/aleksandr-kozlov-metamorfozy-v-golove.2923/ - линейный сюжет никогда не выступал обязательством.

 

[Kagonov|dobro]

@cakee щас загрузится я все переписал почти смотрите всю ночь не спал.

 

[reborn]

Gpt!

 

[Kagonov|dobro]

@cakeee проверяйте

 

[Kagonov|dobro]

Gpt!

Это вы gpt

 

[cakeee]

C пивком потянет. Да, есть отголоски нейросети, но винить я без объективных доказательств не намерен.
@Dendi твой выход.