- Ну что, Витя, как дела? Забыл про нас, что ли? Из Южного приехали, поздороваться.
- Михаил… Я… Я всё помню. Просто… дела не очень, понимаешь?
- Дела не очень? А “Аврора” у тебя каждый вечер ломится от клиентов. Или ты нас за дураков держишь?
- Не надо тут воду лить, Витя. Бабки есть? Говори по честному, как на духу.
- Вот… что есть…
- Маловато, Витя. Очень маловато. Ты же знаешь, что мы за “крышу” берём не три копейки. Или ты на “беспредел” хочешь нарваться?
- Я… Я отдам, Михаил. Честное слово. Завтра всё будет, до копейки.
- Ты смотри, Витя. Не заставляй нас ждать. Южные терпеливые, но ждать не любят. Нам, знаешь, не сложно и “Аврору” твою прикрыть, да и тебя самого прикрыть, понимаешь?
- Виктор кивает, сглатывая ком в горле.
- Вот и хорошо. Тогда ждём завтра. И помни, Витя, мы всегда возвращаемся.
Тюрьма "Владимирский централ" получила легендарную известность в России после одноименной песни Михаила Круга, но истории, скрытые за этим тюремным романтическим флером, куда богаче и страшнее. В разные годы ее узниками были Михаил Фрунзе, певица Людмила Русланова, актриса Зоя Федорова, члены семьи Сталина, включая его сына Василия, американский летчик-шпион Фрэнсис Пауэрс и многие другие. Владимирский централ (Федеральное казенное учреждение тюрьма № 2 УФСИН России по Владимирской области) не только самая известная, но и, по словам ее начальника Алексея Климова, самая большая тюрьма в России. В старый корпус, с которого пошла история Владимирского централа, журналистам попасть в этот раз не удалось, зато показали один из новых. Отремонтирован и оборудован он с учетом евростандарта, как ни сюрреалистично это звучит для свободного человека, привыкшего в понятие "евроремонт" вкладывать совсем другое значение. Хотя камеры и выглядят светлыми, чистыми и даже в какой-то степени уютными, мысль о том, что вот сейчас захлопнется эта серая тяжелая дверь, лязгнув тюремным замком, пугает.
В самом центре – географическая карта Нижегородской области, испещренная пометками и обведенными кругами. Над ней склонился Михаил, известный в узких кругах как “Белградский”. Его лицо, грубое и изрезанное шрамами, выдавало нелегкую жизнь и десятки принятых решений на грани фола. Его глаза, обычно прищуренные от осторожности, сейчас горели лихорадочным огнем.
